Рост религиозной воинственности, который происходит во многих традициях вопреки тезису секуляризации, может быть связан с растущим влиянием и властью, а также доступностью аудио-визуальных медиа. Долгосрочная перспектива для фундаментализма, является, в лучшем случае, двусмысленной. На первый взгляд, фундаменталистский импульс является реакцией на вторгающиеся качества кино и телевидения, которые выставляют на всеобщее обозрение ранее “сакральные” области человеческой жизни, прежде всего, все, что связано с сексуальными отношениями. Во время исламиистской кампании в Алжире техникам спутникового ТВ перерезали глотки. Их вина заключалась в том, что они приносили в каждый мусульманский дом “сатанинский Запад” – не только каналы новостей, но “мягкую порнографию” из Италии и Нидерландов. В Америке “телеевангелисты” – Фалвелл и Робертсон “отбивались” от кажущейся секуляризации культуры созданием собственных телеканалов и программ. С развитием спутниковых сетей, наподобие в al-Jazeera Катаре, государственные транслирующие монополии теряют свою способность установить цензуру и контролировать информацию. В наименее развитых регионах пробудились еще более радикальные силы, которые, с помощью аудио-визуальная революции подорвали господство образованных элит. Такие общества, как Иран и Индия, где уровень грамотности был низок, перескочили из эры устных легенд и преданий в аудиовизуальную эру – без опыта революции грамотности, которая генерировала и протестантизм, и Просвещение в Европе.
Совершенно ясно, что информационная революция принесла с собой крах тезиса секуляризации – по крайней мере, в том виде, как его формулировали Бергер, Кокс и другие. Там, где уровень грамотности был низок, аудио и видео кассета позволила харизматичным фигурам, вроде шейха Кишка в Египет или аятоллы Хомейни в Иране обзавестись массой последователей. Тщательно обработанные видео клипы Усамы бин Ладена, распространенные al-Jazeera, создали ему имидж архетипа исламского героя. Аудио-визуальные технологии восстановили мощь слова и жеста – традиционной религиозной территории. Новый тип лидера подорвал гегемонию бюрократов, традиционных религиозных профессионалов, и силу печатного слова. Опираясь на телевидение или видеозапись, сила устного слова, язык ритуала и жеста вновь демонстрируют свой потенциал. “Оскорбление” – полученное скорее через утверждения, сделанные по телевидению, нежели действительно написанное в “Сатанинских Стихах”, инициировало кампанию против Рушди в Великобритании и Южной Азии.
Пример современного использования фундаменталистами средств информационной технологии: операция Джабхат ан-Нусра по отомщению за резню в Элтамна, близ Хамы. Обратите внимание на качество пост-продакшн.
Фундаменталисты получили два основных преимущества от информационной революции. Во-первых, радиотрансляция и телевизионные имиджи, которые теперь доступны подавляющему большинству населения планеты, приводят к тому, что люди знают гораздо больше о происходящем вокруг них, и могут идентифицировать себя с той или иной специфической проблемой. Это повышает политическую температуру и добавляет восприятия культурного столкновения. Наиболее явным примером является палестино-израильский конфликт. Зрители в мусульманском мире разъярены при виде израильских солдат, убивающих и унижающих палестинцев. В то же время зрители на Западе, шокированные и потрясенные кровавыми деяниями террористов-смертников, получали подтверждение для своих анти-арабских и анти-мусульманских предрассудков. Многие теоретики неоднократно указывали на то, что телевидение – не то же самое, что прямая пропаганда. Оно не имеет однонаправленного и гомогенного воздействия на зрителей. Большинство зрителей приносят с собой ранее существовавшее знание и “расшифровывают имиджи” в соответствии с собственными предрассудками. В мусульманском мире имиджи израильского угнетения усиливаются разницей в образе жизни. Например, откровенные сексуальные контакты на пляже Тель-Авива истолковываются следующим образом: палестинцам грозит не только “расистский” враг с его дискриминацией, но и полное, абсолютное зло джахилии (язычества).
Во-вторых, фундаменталисты получили возможность создания пара-персональных, электронно усиленных отношений между харизматичным лидером и аудиторией. Гитлер и Насер получили огромные выгоды от радио, Хомейни и бин Ладен на экранах телевизоров были иконами, впечатляющими фигурами, излучавшими торжественность, авторитет, благородство и аскетизм, с которыми мусульмане ассоциируют образ пророка Мухаммеда.
Несмотря на то, что фундаменталистские движения получили от информационной революции огромные выгоды, они же могут оказаться ее жертвами. Развитие спутникового телевидения и интернета ведет к разрушению информационных монополий, от которых фундаменталисты – как и любые другие авторитарные движения зависят. В некоторых контекстах – таких, как палестино-израильский конфликт или Ирак после американо-британского вторжения, вооруженное сопротивление навязанной извне власти, разрекламированное медиа, рассматривается в качестве легитимного значительным количеством людей. В таких обстоятельствах (которые, как правило, более подходят под категорию религиозного национализма, нежели “чистого” фундаментализма) террористы и шахиды могут превратиться в героев. Но там, где религиозные радикалы пытались навязать свою волю силой, как в Египте, та известность, которую они получили благодаря “пропаганде делом” может привести к волне народного отвращения, в особенности у среднего класса, который является главной базой поддержки фундаменталистов. После всестороннего и исчерпывающего изучения современных исламистских движений – от Марокко до Индонезии, французский политический аналитик Жиль Кепель пришел к выводу, что терроризм является реальным признаком слабости, и применяется в том случае, когда попытка мобилизации масс ничего не дала. Циклическое насилие 90-х – атаки против туристов в Египте, захват “Талибаном” Афганистана, война в Чечне, насилие во Франции, атаки против американских целей в Саудовской Аравии, Йемене и Восточной Африке, и кульминация в терактах 9/11 “прежде всего – отражение структурной слабости движения, но не растущей его силы”.
Книга Кепеля была опубликована до того, как исламисты установили контроль над Северо-Восточной Пограничной Провинцией в Пакистане, после выборов, навязанных Мушараффу Вашингтоном. Определенно, слухи о смерти исламизма в этих районах преждевременны. В долгосрочной перспективе, анализ Кепеля, может быть, и хорош, но на пути поджидает множество устрашающих опасностей. Очень скоро два исламистских режима, Иран и Пакистан, будут вооружены ядерной бомбой. – перспектива, опасность которой еще более усугубляется апокалиптическими фантазиями, возбуждающими и вдохновляющими некоторых детей Авраама. В Израиле-Палестине еврейские фундаменталисты, при поддержке израильской армии и протестантских экстремистов в Америке, сопротивляются давлению американского правительства, требующего передачи контроля над Палестиной – в ироническом “сговоре” с ХАМАСом и “Исламским джихадом”. Через три года после написания этих строк, иранский режим, при наличии у него ядерного оружия, сможет поддержать следующий раунд палестинской интифады. Поскольку у последнего уже давно есть ядерное оружие, сцена для последнего акта атомного Армагеддона, предсказанного и ожидаемого христианскими экстремистами в качестве необходимой прелюдии к возвращению Христа, будет готова. Этот мрачный прогноз, с еще большей силой, может быть применен в отношении Пакистана – государства , превратившегося в зону экономической и социальной катастрофы – по крайней мере, если сравнивать его с “политеистской” и “языческой” Индией. Куда более зловеще чем в Израиле-Палестине, апокалиптическое настроение в Пакистане фокусируется на “исламской бомбе” – для которой теперь есть усыпанные цветами святилища во всех главных пакистанских городах. Пакистанское поклонение бомбе может оказаться манифестацией теологического отчаяния. “Политеистская” Индия процветает, в сравнении с “праведным” Пакистаном. Также процветают другие языческие страны, вроде Японии и Южной Кореи. Поскольку Божий Манифест Победы, коим Аллах вознаградил Мухаммеда на поле битвы столь впечатляюще отказывается реализоваться, нам не остается ничего иного, как убить себя, и захватить с собой на тот свет как можно больше врагов.
Атаки 9/11 продемонстрировали всю опасность подобного взгляда на мир. Я уже объяснил, что их лидерами не были невежественные молодые люди из экономически отсталого региона, протестующие против несправедливостей мира. Нет, ими были привилегированные и разъяренные представители элит, которые могли много добиться в таких областях, как медицина, инженерное дело и архитектура. Их ярость – теологическая. Бог Битвы, который столь блистательно мерцает в воображении сынов Авраама, катастрофически их подвел. Их вера в добродушное и милостивое божество ислама начала колебаться. Их финальный акт – не жест исламского героизма, но выражение ницшеанского отчаяния.
Американские фундаменталисты – громадная головная боль для общества. Тоже самое, в общем, можно сказать о фундаменталистах Израиля, Шри-Ланки и Индии – но все они ограничены плюралистическими и демократическими системами, в которых оперируют.
Исламская ситуация совершенно от этого отличается. Очень немногие мусульманские культуры развивались в демократическом направлении. Исламисты, в беспощадной битве за власть, преуспели в установлении временного контроля над государством – в Судане, Пакистане и Афганистане. В Саудовской Аравии и Иране этот контроль превратился в постоянный. Там, где исламистская волна ослабла или была остановлена (Пакистан, Египет, Алжир), это произошло благодаря безжалостным действиям военных, которые ограничили демократические институты, защищавшие светские правительства. Взаимосвязь религиозного плюрализма, секуляризма и милитаризма (в Сирии, Пакистане и Турции) – вместо взаимосвязи с демократией – всегда были важным элементом в риторическом арсенале исламистов.
Там, где военные правят на протяжении длительных периодов армейской интервенции в политическую жизнь – как в Турции и Алжире, исламисты могут убедительно взывать к демократическим чувствам. Но там, где исламисты стоят у власти, как, например, в Иране, они будут всеми силами сопротивляться демократическому изменению – как противоречащему воле бога. Есть выходы из этой порочной спирали, но они требуют тонкой политической регулировки. Одним из примеров может стать Турция, где исламисты, ради политической победы, были вынуждены отказаться от наиболее жестких требований “ре-исламизации” общества. Другой предлагает Иордания, где исламистам позволено сидеть в парламенте и быть участниками политических дебатов.
Несмотря на эти очень реальные проблемы, призыв к свободе, даже замаранный подозрениями в коммерческой эксплуатации, находит отклик в душе народа. Исламизм, как и любой другой фундаментализм, лучше всего работает в оппозиции. Во власти он демонстрирует не меньшую склонность к коррупции и манипуляции идеологией, чем те системы, которые он пытается подменить. В предсказуемом будущем мусульманские националисты продолжат противостоять американской глобальной гегемонии, русскому империализму на Кавказе и израильскому покорению Палестины. Но в других аспектах мощь современной технологии работает на пользу Америки. В эпоху спутникового телевидения и интернета, плюрализм и многообразие превратились в выбор, а не стремление. Они стали динамической реальностью.
